Олена ЖОЛОБОВА. НА ФОТО: с бывшими пленными-поляками. Вторая слева, в белом платке – Зоя
Григорьевна (1945 г.).

Немало россиян в последние годы в поисках лучшей доли ринулись за границу. Заработки выше, перспективы шире, кажется, что жизнь там будет послаще. Зое Григорьевне Гончаровой несколько лет назад предложили переехать в Германию на полное обеспечение. А она отказалась.

Когда началась война, Зое Шишацкой было всего шестнадцать. Жила она в
Сталинской области на Украине (сейчас – Донецкая). Название родного
села из памяти выжгло войной:

 – Немецкую деревню Шенемарку помню, а свое село – нет, – рассуждает,
как будто сама с собой.

А вот как терзала война ее родное село, она до сих пор вспоминает со
слезами:

 – Обстрелы, бомбежка вокруг. Шум ужасный. То немцы займут село, то
наши, – рассказывает Зоя Григорьевна. – Пуль боялись страшно. Но кто-то
сказал, что они не пробивают пух, и мы прятались в погреб, оборачиваясь
подушками. Когда фашисты стояли в селе, мы и жили в погребе. От голода
спасали кадушки с соленьями, хотели пить – грызли иней со стен. Когда
немецкие солдаты нас нашли и вывели на свет, хата была уже разграблена. В
наши же чемоданы были уложены наши пожитки, отрезы ткани, которые мама
привезла из поездок в Москву. Она передовиком была, ее часто в столицу
приглашали…

Юную Зою вместе с другими жителями погнали в Германию. Гнали как
стадо, с собаками. Тех, кто был послабее и падал, овчарки на глазах у
других разрывали в клочья. Под постоянным перекрестным огнем добрались
до станции, где их погрузили в вагоны без окон и отправили в лагеря.
Сколько умерло в пути и было выброшено прямо на ходу из вагонов – никто
не считал.

 – На месте нас определили сначала в концентрационный лагерь. Там не
делили по национальности: французы, поляки, украинцы, русские – все в
одной куче. Насмотрелась и расстрелов, и газовых камер. Потом мне
«повезло»: пришли бауэры набирать себе работников, и я попала в
хозяйство Гинца. Земли у его семьи было много, и людей трудилось немало.
По вечерам собирались по своим баракам: мы – в один, французские
пленные – в другой…

Работа на хозяина – ежедневная, монотонная. До сих пор помнятся
ухоженные бюргерские огороды:

 – Почва в Германии отличается от нашей: рыхлая, без комьев. Можно
картошку было прямо руками из земли выбирать. У немца ничего не
пропадало. Если подмерзнут овощи, их тут же в спирт переработают. К нам
относились, как к скоту. Хотя иногда платили кое-какую мелочь, и мы
бежали в лавку, чтобы купить кусочек сахара…

Почти три года все дни были похожи один на другой.

 – Там впервые я узнала, что такое брюква. Ежедневно мы ели только ее.
Морковь была праздничным лакомством. Иногда, правда, поляки
подкармливали. Откуда они брали другую пищу, до сих пор удивляюсь…

Освобождение и Победу Зоя Григорьевна встретила в Берлине, когда
пленных снова гнали немцы, уходя от наступающих советских войск. Плакали
от счастья вместе с теми французами и поляками. Потом долгий путь
домой, поиск родных, которых разбросало по стране и зарубежью,
замужество, четверо детей, внуки, правнуки.

 – Вышла замуж сразу после войны, переехала с мужем на его родину –
Кубань. Пошла в колхоз. Так всю жизнь на земле и проработала.

У Зои Гончаровой 47 лет трудового стажа. Первые годы после войны
вместо зарплаты ставили «палочки». Вот и заработала почти за полвека 52
рубля пенсии. А в 1995 году германское правительство выплатило Зое
Григорьевне, как и остальным узникам, компенсацию, потом еще два раза. А
потом предложили переехать в Германию на полное обеспечение побежденной
страны.

 – Я ни секунды не раздумывала: не поеду, здесь моя Родина, как бы
тяжело иногда не было. Сегодняшние немцы, конечно, не участвовали в тех
ужасах, но чувствуют себя виноватыми. А я иногда смотрю на наших
ветеранов… Помню, как солдаты шли через леса, болота, по горло в
холодной жиже, на плечах пулеметы. Как отмораживали руки, как истекали
кровью. И как сейчас некоторые из них живут в разваливающихся халупах…
– у женщины наворачиваются на глаза слезы.

Зоя Григорьевна в этом году отметила юбилей. До сих пор, несмотря на
годы, помнит польские песенки и прибаутки, читает стихи на немецком,
помогает даже внукам с домашним заданием по иностранному. И жалеет, что
несмышленая была тогда, в лагере:

 – Чем живут сейчас те, с кем три года горбатились на немцев? Спустя
годы, ругаю себя, ну почему не обменялись адресами? Хотя, разве до того
тогда было…– отвечает она сама себе и, отвернувшись к окну, вновь
уходит воспоминаниями в те годы.