По сей день дома первых переселенцев из немецких колоний Воронежской губернии сохраняют свою строгость, выдержанность, практичность и… молчаливость. Короткие архивные справки и записи селян, по крупицам собравших сведения об основателях небольшой точки на карте Краснодарского края, расскажут  об историческом переселении и необыкновенном прорыве в сельском хозяйстве в начале прошлого века. А потомки переселенцев дополнят страницы летописи повествованием о нелёгкой судьбе людей «немецкой национальности», постигшей их с началом Великой Отечественной войны.

«Заоохочивать коренное население Черномории»

20 марта 1852 года члены колонии Рибенсдорф Воронежской губернии отправили Государю Императору Николаю I записку с просьбой «по случаю терпимого ими недостатка в земле и бывшего в 1850 году пожара, истребившего половину домов», позволить им в количестве пятидесяти четырёх семей переселиться в Ставропольскую губернию на земли вблизи города Ейска. Об этом ходатайстве сообщили наместнику Кавказскому Михаилу Семёновичу Воронцову, который воспринял желание переселенцев весьма положительно, заложив целый стратегический план развития земель, дабы колонисты обеспечивали жителей портового города Ейска сельскохозяйственной продукцией.

Дальновидный наместник императора также решил, что немцы, владеющие передовыми методами ведения хозяйства, своим примером будут «заоохочивать коренное население Черномории к улучшению хозяйства и распространению различного мастерства».

Согласно справке Государственного архива Краснодарского края на земли близ города Ейска в мае 1853 года переселились «28 человек мужского пола и 35 человек женского пола», а в общей сложности из Рыбенсдорфской колонии на новое место переехали 30 семейств. С собой, согласно историческому документу, они привезли лошадей, коров, сундуки с платьями, плуги, бороны, семена «разного хлеба», домашнюю утварь и мебель.

В благодарность Михаилу Семёновичу поселение своё немцы назвали Михельсталь, а позднее в память о нём же оно было переименовано в Воронцовку.

Немецкий порядок

Село Воронцовка возникло не сразу. Сначала семейства построили каменные дома, основав пять хуторов: Герман-хутор, Богер-хутор, Семке-хутор, Дейч-хутор и Шарф-хутор. Переселенцам правительство выделило несколько сот десятин земли, к которым стали прибавляться частные земли, скупленные колонистами в окружающих станицах. Очень скоро благодаря практичности и хозяйственности немцев колония расцвела. Обрабатывали землю переселенцы совершенными для своего времени сельскохозяйственными орудиями. На заработки в колонию потянулись батраки из Ейска и беднота из станиц Должанской, Ясенской, Камышеватской. К началу XX века в колонии насчитывалось 32 дома и 220 жителей. «Ещё издали виднеются красные крыши… Большие кирпичные, совсем городские дома. Дома крыты железом. Сытый уют выглядывает в окна: фикусы, герань, недешёвые гардины. Во дворе – косилки, молотилки, жатки и всякий прочий инвентарь, что совсем незаметно ни в крестьянской Сонино, ни в казачьей Староминской», – так описывал колонию неизвестный путешественник XX века. Он также отметил необычный способ выращивания хлеба с широкими междурядьями для прополки и покрытые соломой молодые побеги растений на огородах и бахче – так колонисты спасали урожай от засухи.

Застройка нового поселения началась с двух улиц (нынешних Мира и Свердлова), символически образовавших католический крест. Добротные каменные дома с большими окнами подражали архитектурному стилю Ренессанс, имели огромные подвалы для хозяйственных нужд. Сначала жильё было позволено строить только для немцев, затем разрешили заселяться вокруг и наёмным работникам. В начале прошлого века колонистами было принято решение образовать общее село со своими административным органом, больницей, школой, церковью и почтой. Для обеспечения нужд поселения построили мельницу, маслобойню, кирпичный и винный заводы, баню на 30 мест. На паях была создана рыболовецкая бригада, обеспечивающая колонию рыбой. Продавали её и в Ейске в ларе «Воронцовская рыба». До сегодняшнего времени в зданиях, принадлежавших Иоганну Семке, сохранилась своеобразная промышленная сушилка для рыбы с соляным подвалом.

Нефть и дёготь на воротах

Высокое статное здание бывшей лютеранской кирхи сегодня, является, пожалуй, визитной карточкой Воронцовки: каждый проезжающий мимо села невольно бросает восхищённый взгляд на стоящее особняком у дороги каменное сооружение. Во времена расцвета немецкой колонии вся община по праздникам собиралась в кирхе – церкви, устраивая после службы хоровые песнопения. Немцы очень тщательно следили за воспитанием своих детей и молодёжи. С 3-4 лет будущие фрау осваивали ведение домашнего хозяйства, а мальчиков мужчины брали на работу в поле. Юношам и девушкам гулять компанией дозволялось лишь по выходным дням и праздникам. Влюблённым парам до свадьбы нужно было встречаться два-три года под присмотром родителей исключительно в доме невесты. Ворота дома, где жили уронившие свою честь девушки, добропорядочные немцы в знак порицания мазали дёгтем или нефтью. Жениться колонистам рекомендовалось исключительно на своих соплеменницах.

Передовики. Сибирь

С приходом Советской власти колонистам пришлось привыкать к новым требованиям. В 1923 году в Воронцовке появился первый сельский совет. Некоторые хутора основателей села отошли к образовавшимся колхозам соседних станиц. Богер-хутор преобразовали в колхоз «Нойвег», председателем которого стал семидесятилетний Пётр Богер, отдавший в хозяйство свою молотилку. В конце третьего десятилетия прошлого века три колхоза бывших колонистов объединили в единое хозяйство «Новый путь» под председательством Ивана Бенцлера. Именно благодаря Ивану Адамовичу удастся вернуть жизнь разворованной во время Гражданской войны кирхе. Сначала в 1925 году в доме священника откроется изба-читальня, а в начале тридцатых годов прошлого века бывшая католическая кирха станет колхозным клубом.

В 1935-1936 годах колхоз «Новый путь» стал миллионером с высокой оплатой труда работников, шестью автомобилями, клубом, оркестром народных инструментов. В 1940 году Бенцлеру предложили создать колхоз-двойник в Кемеровской области. Поднимать сельское хозяйство в Сибирь отправились несколько семей переселенцев из села Воронцовки. По иронии судьбы в мае 1941 в колхоз-двойник депортируют всех немцев, выселив из Воронцовки свыше 70 семей…

От первого лица

Вера Юрьевна Бабахина – внучка Матвея Богера, жительница села Воронцовки, родилась в 1948 году. Она пришла на встречу со мной со скромным детским портфельчиком, хранящим историю нелёгкой судьбы её семьи. Здесь и план застройки колонии Михельсталь, и фото юного дедушки; справки об осуждении по национальному признаку матери – Валентины Шмидт; документы о реабилитации самой Веры Юрьевны, не один год прожившей в поселении заключённых в Кемеровской области.

Красавица Агафья

«Баба Гаша наша служила тут у немцев», – рассказывает Вера Юрьевна о начале романтической истории своей бабушки Агафьи и дедушки Матвея Богера. В центре Ейска обосновались несколько зажиточных немецких семей. За маленькими отпрысками переселенцев присматривала юная норовистая красавица Гаша. На девушку, в обеденное время гуляющую по Никольскому парку с детьми, засматривались многие юноши. Но нрав у прелестницы был гордый: могла не только парням отпор дать, но и хозяевам-немцам зубы показать. Однажды госпожа решила наказать девушку за мелкую провинность и отхлестала её галошей, в которую моющая полы Гаша случайно хлюпнула немного воды. Вскипев, бунтарка тут же решила уйти со службы. Правда, потом мать снова уговорила девушку вернуться на работу в немецкую семью. «На нашу голову, – продолжает Вера Юрьевна, – Гаша вскоре полюбила старшего господского сына Матвея Богера, получившего образование в гимназии Ейска». Корни же самой Гаши восходят к должанским рыбакам.

Свободолюбивую красавицу Матвей заметил сразу. Любовь между юными людьми вспыхнула мгновенно. Вокруг гражданская война, полыхающие сёла, а у пары вот-вот появится дочь – мама нашей героини. Матвей хочет жениться на любимой девушке, но отец юноши против русской невестки. Глава семьи даже угрожает лишить сына наследства и положенного надела земли. Тогда за немецкого Ромео вступаются братья, требуя справедливости. И отец уступает: Матвей с Агафьей получают дом в Воронцовке, в числе основателей которой был дед юного мужа, и перебираются туда жить.

Вера Юрьевна живо показывает на карте колонии, где находился дом деда, попутно отмечая немецкие хутора Абрамовку, Самановку, Морской, основанные дедом и его братьями. Тогда хозяйства немцев процветали. Светлая жизнь на Кубани закончилась для потомков основателей Михельстали в 1941 году.

По национальному признаку

«Моя русская бабка, выйдя замуж за немца и взяв его фамилию, – с горечью в голосе продолжает рассказ Вера Юрьевна, – загремела в Сибирь вместе с детьми одна из первых. Примечательно, что немки, вышедшие замуж за русских, не были депортированы. Вот такая насмешка судьбы»… На сборы семьям давали минимум времени, обосновывая это тем, что после войны они смогут вернуться в свои дома. Уже к осени того же 1941 года (переселенцев ещё даже не довезли до Сибири!) все домохозяйства немцев стали муниципальными – сохранён и документ об этом. «Куда же они вернулись?» – не выдерживаю я с вопросом. «Разве они один раз пытались вернуться?» – тут же парирует собеседница.

После войны многие переселенцы решили, что можно вернуться в свои родные места. Подумала так и мама Веры Юрьевны, Валентина Матвеевна Богер, в замужестве Шмидт. В Сибири от работ освобождали только детей и женщин с младенцами, а в сороковом году как раз родился старший брат Веры Юрьевны. С мужем и малолетним сыном на руках женщина и вернулась в Краснодарский край в 1947 году. Впоследствии возвращение на родину будет расценено как побег из мест заключения, за что Валентина Матвеевна в 1949 году будет осуждена Особым Совещанием и приговорена к двадцати годам лишения свободы с этапированием в Сибирь, к месту спецпоселения заключённых. Туда Валентина Шмидт отправится уже и с семимесячной дочкой Верой на руках.

Суровое Рождество

«7 января 1949 года селяне праздновали Рождество, – продолжает семейную историю Вера Юрьевна. – К нашему дому подъехал грузовик с открытым кузовом. В кабине водитель и милиционер, которых тоже, видимо, выдернули из-за праздничного стола. Матери дали несколько минут на сборы. Всё, что она успела – завернуть меня в подушку, перетянув верёвкой, чтобы не заморозить по дороге. Так, в чём были, и погрузили в ледяной кузов женщину с двумя малолетними детьми, повезли в Ейск к поезду на Краснодар, где нас приговорили к 20 годам каторги и отправили по этапу к месту поселения». От Валентины Шмидт, узнав величину срока, будут шарахаться остальные заключённые женщины в камерах: им будет невдомёк, что можно получить двадцать лет строгого режима лишь за фамилию «Шмидт». Спасёт от тюрьмы женщину грудной ребёнок – заключение (Валентина Матвеевна отсидит в тюрьме год) заменят распределением на работы в специальное поселение Юргинского района Кемеровской области (помните тот самый колхоз-двойник? – прим. ред.) для репрессированных по национальному признаку.

По некоторым данным, спустя годы Берия подаст записку Сталину, в которой будет указано, что более 14 000 детей находятся в лагерях со своими матерями! А ведь на их содержание уходит немало государственных средств: питание, образование, лечение. После этого появится Указ об амнистии. Освободится Валентина Матвеевна вместе с детьми лишь в 1950 году. Реабилитированы как жертвы политических репрессий практически все герои нашей истории будут в 1991 году!

Возвращение

«Мы возвращались разве один раз? – вновь повторяет Вера Юрьевна. – Выслали всех в Сибирь под надзор. Молодёжь отправляли в стройбаты, на заводы – кого куда. Не брали на работу только таких, как моя мать: с малолетними детьми. Большинство поселенцев жили с мыслью, что однажды вернутся в свои дома и всё будет, как раньше. Вернулись в 1947 году, а в 1948 узнали, что оказались «самовольно покинувшими места специального поселения». Большинство освобождённых позже уже не вернулись на Кубань. Кто-то впоследствии уехал на историческую родину в Германию. «После амнистии мы сначала вынуждены были вернуться в место поселения, – продолжает Вера Юрьевна, – жили там до 1956 года, потом надзор сняли. В 1957 году, 7 ноября, в очередной раз вернулись в Ейский район». Сначала семья хотела прописаться на постоянное место жительство в Ейске, но не так-то легко это оказалось сделать. Чиновники ставили препоны: «Амнистию дали, а разрешение о том, что можно покинуть место поселения, где?». Пришлось бабушке Агафье Богер дойти до кабинетов УВД в Краснодаре, где над семьёй сжалились, но посоветовали остановиться не в Ейском районе, а подальше – в Старощербиновском.

И только через свою родственницу, коммунистку, члена сельского совета, лишь в 1957 году члены семей Богер и Шмидт вернулись в Воронцовку. «С тех пор я здесь и живу», – завершает рассказ Вера Юрьевна Бабахина, в чьих жилах течёт украинская кровь деда по матери, немецкая – по отцу, польская и казахская кровь предков по материнской линии. «Семь кровей намешано, – смеётся женщина, – а пострадала за одну». Незаслуженно обиженной считает себя жертва политических репрессий. Надбавка к пенсии за годы тюрьмы и поселения детям репрессированных мизерная. Льготы есть у блокадников и тружеников тыла, а тех, кто оказался с родителями во время войны в стройбатах Сибири, обходят стороной. Есть малозаметная дата в октябре – День памяти жертв политических репрессий – вот, пожалуй, и всё. А сердце не успокаивается: почему такая несправедливость к людям, чьё детство прошло в тяжелейших условиях? И Вера Юрьевна продолжает добиваться справедливости: собирает справки, подтверждения того, что, несмотря на то, что сама не была осуждённой, приняла все тяготы жизни заключённых. «Мне в Сибири сильно просквозило ухо, – рассказывает урождённая Шмидт. – Даже две операции в тюрьме пришлось сделать, чтобы спасти жизнь, но хронический отит остался со мной на всю жизнь». Как и глубокое чувство обиды, что до сих пор не уделяют никакого внимания людям, по чьей судьбе прокатилась государственная машина. «Дети репрессированных забыты напрочь, как будто ничего и не было. Есть, вроде, какие-то льготы, а, вроде, и нет. За восемнадцать лет заслуженной пенсии за годы поселения добавили в общей сложности около восьмисот рублей», – нерадостно заключает Вера Юрьевна Бабахина.

*   *   *

… Своим правом уехать в Германию воспользовались немногие потомки переселенцев Михельстали. По-прежнему слышны немецкие фамилии в Воронцовке. Крепко стоят на своих фундаментах первые здания переселенцев Рыбенсдорфской колонии, а о былой славе колхоза-миллионера, где практичные немцы даже хлопок выращивали, до сих пор

рассказывают страницы летописи села, не упоминая о том, как агронома Матвея Богера, внедряющего передовые технологии, впоследствии расстреляют как врага народа. Такие вот контрасты истории.

P.S.: Автор выражает огромную благодарность за помощь в подготовке материала директору СДК села Воронцовки Татьяне Викторовне Чумаченко и Вере Юрьевне Бабахиной.