Этот остров удивляет всем. Начну с того, что официально он называется Ейской… косой. А народ зовёт его Зелёным, Птичьим и островом Семи ветров. Мне хочется называть его необитаемым. Или почти необитаемым. Это делает наше путешествие на остров ещё более волнующим.
С сотрудниками Ейского эколого-биологического центра Ольгой Озга и Еленой Костюковой мы едем поздравить остров с днём его рождения. 13 марта исполнилось сто лет со дня, когда в сильнейший шторм живописную оконечность Ейской косы («стрелку») оторвало от суши, подарив родившемуся острову самостоятельную жизнь и сделав его уникальным заповедником, созданным самой природой. Мы не смогли попасть на остров к юбилейной дате. Но лучше позже… Захватив шампанское, конфеты, гостинцы «робинзону», который там живёт, мы ступаем на раскачивающийся катер ейского поисково-спасательного отряда МЧС России. И спустя пятнадцать минут причаливаем к поросшему камышом и редкими кустарниками острову Ейская коса.
Издалека заметна ветхая постройка, там и живёт Вадим. 13 января ему стукнуло шестьдесят, и четырнадцать из них он волею судьбы «смотритель острова». Направляемся к хижине. Первым нас встречает Бонифаций – мощный чёрно-белый козёл. Натягивает толстую верёвку и недвусмысленно нацеливает рога. Когда-то рыбаки забросили сюда «козлёнка на шашлыки», но полюбили, вырастили. Козёл ответил чёрной неблагодарностью, гонялся за гостями острова с недружелюбными намерениями. После одной такой корриды Бонифаций и был лишён свободы передвижения. Теперь жизнь Бонифация скрашивает лишь коза Лиза, которую доставили на остров для него. Могла бы, между прочим, молоко давать, да некому раздаивать.
Пока стараемся задобрить буйного парнокопытного, дверь хижины со скрипом открывается. И по ступенькам-трапу к нам спускается хозяин. За ним спешит овчарка Глаша – до острова жила в Глафировке. Вадим нас приглашает в хижину. Грубо сложенная печка, на кушетку свалены одеяла, рядом гора тёплой одежды. Стопка пожелтевших газет. «Они, – поясняет, – мой календарь». Суровый быт отшельника.
Вообще, Вадим – мужик рукастый, хотя и инвалид. Когда-то, говорит, ишачил в рыбколхозе. С тех пор как в перестроечные годы рыболовецкое хозяйство развалилось, выживает самостоятельно. Ловит, солит, вялит рыбу. Собирает дождевую воду. Делает запасы сухарей. Ещё остался газ в баллоне к старой газовой плите. От помощи отшельник не отказывается. Кто хлеба привезёт, а кто других продуктов. «Пенсию, – объясняет, – я заработал. Только на что мне деньги?» Он привык обходиться без магазинов, без врачей и без общения. Добрые люди поставили на крыше солнечную батарею – её хватает для работы телевизора. Издалека бросается в глаза установленная в утлой хижине пластиковая рама.
Вадим на острове хозяин. «Сам себе, – повторяет, – командир и начальник штаба». Вот и сейчас на гостей особо не отвлекается, а в заведённом им самим порядке кормит Лизу с Бонифацием, Глафиру и невесть откуда вынырнувших кошек. «Это для меня – дело первое. Я лучше сам не поем…» Но по «регламенту» у нас фуршет на берегу лимана. Приглашаем Вадима поднять «бокал шампанского» за столетие прекрасного острова. И увидев проходящую моторку, машем ей руками. Просим отвезти на северо-восточную часть острова, где виднеется разрушенный кирпичный дом. Когда-то его построили для вахтовиков рыболовецкого колхоза «Победа». Вадим жил в этом доме лет двенадцать. Мотор взрезает гладь лимана, и берег начинает удаляться. У кромки воды мечется Глаша. Под общее взволнованное «ох» бросается за хозяином вплавь. «Переплывёт промоину и будет нас встречать, – успокаивает Вадим. – Ну, что я говорил!» На берегу фонтаном брызг встречает нас отряхивающаяся от морской воды «пловчиха».
У кромки воды как памятник всевластию стихии – кирпичные развалины. За чудом удержавшимся стеклом – стопы книг. Под крышей ласточка опять свила гнездо… Но это по привычке. Позапрошлой зимой стену дома снесло нагромождениями льдин. Оставшись без крыши над головой, Вадим соорудил халабуду из резиновых покрышек, в ней укрывался до тепла. Потом переселился в недострой рыбацкого колхоза, где обитает и сейчас. Как репинский бурлак, таскал туда по мелководью брёвна, доски – всё, что могло для нового жилья сгодиться. Живёт там с прошлого лета и до сих пор налаживает быт. Обустроенная жизнь осталась в прошлом.
Вдали нехитрая постройка – пристанище для случайных «островитян». Мы направляемся туда. Какой-то юморист приколотил табличку «Улица Пьяная, 1». Здесь Вадим нас будет ждать. Впереди не менее важная цель путешествия – уникальный птичий заповедник, созданный на берегу Таганрогского залива самой природой. Птичий базар накрывает нас чёрно-белой тучей, которая кричит, хохочет, жалуется… То застилает небо, то ниспадает на траву. Боишься сделать шаг, чтобы не наступить на кладки. «Серые в крапинку – яйца чаек, белые с зеленцой – бакланов», – рассказывает Ольга Озга. – Этот остров – место гнездовья многих водоплавающих птиц. Колония одних только бакланов – больше двух тысяч пар». И это делает каждую поездку на остров незабываемой для Ольги Озга. Педагог эколого-биологического центра, она занимается изучением фауны острова. Не раз бывала здесь с учёными-орнитологами, издавшими много прекрасных книг о пернатой фауне Кубани. Она – наш гид.
Я различаю в птичьем гвалте хохот. «Это, – объясняет Озга, – черноголовый хохотун – самая крупная в нашем крае чайка». А вот застыли на низкорослых деревцах (лох серебристый, а по-нашему – южная маслина), самоотверженно не покидая гнёзд, чёрные бакланы. Как тяжёлый бомбардировщик, перед нами взлетает пеликан. И мы находим семь гнездовий! Того самого кудрявого пеликана, занесённого во все существующие Красные книги. Ольга вернётся сюда через две недели, чтобы сфотографировать птенцов. Кудрявые пеликаны снова вернулись на остров – это открытие и большая радость. Оторвав живописный кусочек суши, и сохранив его почти нетронутым, природа постаралась возместить урон, нанесённый человеком.
Ейская коса была обжита задолго до основания города. К ней приставали, укрываясь от непогоды, венецианские и генуэзские корабли. На косе находились рыбацкий посёлок и походная церковь Пресвятой Троицы. Здесь же были рыбные заводы. Икра и балыки шли даже на царский стол. Тянулась Ейская коса на 8 километров к северу от города. Здесь были отличные места для купания, и можно было поохотиться на водоплавающую дичь. Постройка в 1903-1905 годах Ейского порта прервала естественный намыв ракушечника на косу со стороны Таганрогского залива. К тому же, в 1908-1911 годах с косы в огромных количествах черпали ракушку для отсыпки строившейся железнодорожной ветки Ейск – Сосыка. Также на полуострове работал цементно-асбестовый завод, который использовал ракушку и морской песок. В средней части косы образовался обширный карьер. Промышленные разработки ослабили природную дамбу. И когда в 1914 году в ночь с 12 на 13 марта разыгрался небывалой силы шторм, волны оторвали оконечность косы, превратив её в остров. С тех пор Ейская коса и одноимённый остров живут самостоятельно, по своим законам.
Сейчас на острове пустынно. Зимой обрушился затёртый льдами крест, который устанавливали в память о трагедии 7 июля 2010 года. Тогда у южной оконечности острова утонули шестеро детей с должанской базы отдыха и спасавший их физрук. Эти места крайне опасны для купания из-за сильных подводных течений и резких перепадов глубин. Символ скорби и предостережения – поклонный крест – на днях поставят снова. И снова разместят таблички, предупреждающие, что купаться здесь опасно. Но наступит курортный сезон, опять сюда прорвутся экскурсионные катера. Высадят на уникальный остров туристов. Удержат ли их запрещающие знаки? А ещё толпы отдыхающих тревожат птиц и губят птенцов, не ведая, что прикосновение обрекает тех на гибель. Такой он, этот остров неописуемой, но очень хрупкой красоты.
…Мы возвращаемся на Пьяную,1. Подшучивая друг над другом, счищаем с курток птичьи метки. Звоним спасателям – нас забирает катер. Он притормаживает против хижины Вадима, мы уговариваемся скоро встретиться. Катер отчаливает. Погружаясь в шум мотора и каскад солёных брызг, смотрим с палубы, как надвигается на нас большая земля.
