По окончании местного рыбопромышленного техникума ейчанин Николай Хорошилов долгие годы проработал на советских научно-исследовательских судах. Этому человеку есть что вспомнить: военная разведка и научные исследования, изучение Бермудского треугольника и поиски легендарного «Титаника», походы в Арктику, Антарктику, познание неизведанного и осмысление себя… О своих приключениях моряк, а ныне руководитель шлюпочного клуба «Бора» рассказал нашему корреспонденту.
– Николай Тимофеевич, неужели после учёбы в ейском рыбопромышленном можно было попасть на такое судно?
– Мне ещё очень повезло! Я был на практике больше всех – восемь месяцев. И после неё уже имел рабочий диплом моряка. Да ещё попал там в хорошие руки – как радиста меня натаскали так, что когда в 1977 году после техникума попал по распределению в Севастопольское экспериментально-конструкторское бюро по подводным исследованиям, то после проверки моих возможностей меня сразу назначили начальником радиостанции на научно-исследовательское судно «Гидробиолог». Мой однокашник работал у меня стажёром!
– И куда же был ваш первый поход?
– Через три месяца мы отправились в Красное море. Работали в районе мыса Гвардафуй. Там, у острова Сокотра, была стоянка наших боевых кораблей. Не военно-морская база, но близко к этому. И мы для военных исследовали в тех местах грунт. А ещё – забавно – добывали ракушку. В преддверии двухсотлетия Севастополя было получено задание привезти груз больших красивых ракушек для оформления витрин и т.д… Всяким приходилось заниматься (смеётся).
Однажды, когда спускали на воду свои подводные аппараты «Тинро-2», подошло французское судно. И часа два у нас на борту пробыл в гостях Жак-Ив Кусто, знаменитый исследователь Мирового океана. Осмотрел аппараты, чай попил, побеседовал. А потом вынужден был откланяться – мы приняли просьбу о помощи с палестинского судна, где у моряка случился инфаркт.
– Слышал, что наши научно-исследовательские суда часто использовались в военных целях. Какой случай больше всего запомнился?
– Сбитый нашим истребителем 1 сентября 1983 года южнокорейский «Боинг-747». Почти сразу же после этого инцидента наш «Гидронавт» получил по радио спецзадание и мы двинулись через Индийский океан, Южно-Китайское море на Дальний Восток. Это был личный приказ министра обороны Устинова.
Известно, что тот сбитый самолёт упал в наших территориальных водах, но недалеко от границы. Иностранные суда рядом так и шныряли. И наши задействовали весь свой рыболовный флот, все суда, бывшие поблизости. Траулеры ходили вдоль границы туда-сюда с развязанными мешками сетей. То есть сети волочились за кораблями, пропуская рыбу, но не давали никому пройти границу.
А «Боинг» искали подводные аппараты с нашего «Гидробиолога». Фотографировали самолёт, лежащий на песчаном грунте, капитаны аппаратов Михаил Гирс и Леонид Пилунский. А я делал фотографии из негативов и, получается, был первым человеком, видевшим их. Масштабная была провокация против нашей страны. Людей-то на борту самолёта не было.
– Как это не было? А плачущие родственники, которых показывали всему миру?
– Я же вам говорю, масштабная провокация… И родственники, и венки на воде – всё подставное. На борту «Боинга» не было даже экипажа. Это был разведчик-беспилотник. Он пролетел над нашей территорией, сфотографировал, что ему надо, передал данные на американский самолёт с системой «АВАКС». Тот улетел, а «Боинг» сбили… Не верите? Я вас уверяю – сам фотографии в руках держал. Были бы там люди, то всё дно было бы усеяно их останками. Но ничего не было. Одно железо. Долгое время об этом нельзя было говорить. А теперь вон по телевизору документальные фильмы показывают… У меня жена долго не верила, когда ей рассказывал, что там находился. А тут хронику показывают, и крупным планом – моё судно, как раз то место, где на борту написано: «Гидробиолог». Вот тогда прониклась.
– Я смотрю, ваша жизнь богата приключениями…
– Это ещё что! Просто история с тем «Боингом» оказалась громкой. Был у меня случай, когда действительно казалась, что пора прощаться с жизнью. В 1985 году я ходил на научно-исследовательском судне «Хронометр» до Южных Оркнейских островов. Официально судно занималось изучением планктона. На деле – следили за подводными лодками предполагаемого противника. Шли по тепловому следу вплоть до антарктических льдов. Там нас и затёрло. На палубе у нас лёд кусками застывал. В иллюминатор айсберг залез! В сотнях метров от нас застыл «Михаил Сомов» – тоже наше научно-исследовательское судно. В один из самых кошмарных дней у меня было видение. Прямо на переборке увидел глаза святого. Знаю, как иконы выглядят, потому и говорю, что это был святой. А на следующий день во льдах вдруг появился проход. Такое впечатление было, что они взяли и раздвинулись, повинуясь чьей-то силе. И потихоньку-потихоньку мы выбрались на чистую воду. Ну а «Михаил Сомов» там остался. Экипаж, кроме вахтенных, вертолётами снимали. Корабль дрейфовал во льдах несколько месяцев! В честь этого события даже почтовая марка была выпущена!
– Вам бы книгу сочинить. Знаете, из тех, что о дальних странствиях пишут. Событий набралось бы, пожалуй, на толстый том.
– Я вам ещё вот что расскажу. В октябре 1986 года в Атлантическом океане на глубине пяти тысяч метров затонула наша атомная подлодка К-219. И научно-исследовательское судно «Академик Борис Петров», на котором я тогда ходил, отправили её искать. Дали нам примерные координаты. В тридцати-сорока милях от указанного места гидролокаторами обнаружили на дне какую-то возвышенность метров в двенадцать и решили проверить. Вы сейчас обомлеете от того, как это было сделано. Так только русские могут! Я лично с фотографом соорудил большую круглую раму, к которой мы прикрепили четырнадцать простеньких отечественных фотоаппаратов «Смена-8м». А посередине подвесили груз. Настроена вся система была так, чтобы когда этот груз касался чего-то, срабатывали вспышки и фотоаппараты делали снимок. И вот спускаем эту раму на тросе. В рубке корректируют судно «взад-вперёд». Откорректировали так, что рама с фотоаппаратами опустилась точно на проверяемую возвышенность. Вспышка!.. Когда я проявлял фотографии, даже мороз по коже пошёл. Крупным планом: рубка подлодки и на ней – большая звезда!
После этой находки нам велели идти к Канаде. Не доходя до неё дней пять, мы точно таким же способом – самодельной рамой с фотоаппаратами – нашли останки «Титаника». Уже по указанным нами координатам к нему пошли первыми французы и англичане. Потом там работали и американцы, и наши корабли. А нашли «Титаник» в день моего рождения – 19 декабря.
– Вам осталось лишь рассказать о Бермудском треугольнике…
– Вот вы шутите, а ведь я и вправду там был. Когда работал уже на научно-исследовательском судне «Михаил Ломоносов». Мы как раз исследовали феномен Бермудского треугольника. Не поверите, бывали очень странные моменты. К примеру, находится корабль в центре пятибалльного шторма, а в двух милях вокруг – полный штиль. А на глубине в триста-пятьсот метров – ужасное бурление. Корабли там действительно пропадают. Было предположение, что время от времени по какой-то причине в этом месте меняется плотность воды, и корабли под собственным весом уходят на дно. Хотя версий на самом деле существует сотни…
– Николай Тимофеевич, а есть ли места, где вы не побывали?
– Их проще перечислить, чем те, где я бывал. Мы ведь сейчас вообще так, по чуть-чуть похватали… Можно было бы многое рассказать. Помню, как принимал радиограммы от самого Папанина, он до конца жизни возглавлял в Академии наук СССР отдел морских экспедиционных работ. «Моя детка, где вы ещё не были? В Лас-Пальмасе были? Ну зайдите в Санта-Крус»… Помню страшный ураган «Ален», который в 1980 году погубил шестьсот судов! А мы спрятались от него за Бермуды. В моей жизни было много случаев, когда можно было лишиться жизни. Но я родился в день святого Николая, покровителя моряков. Потому, наверное, и жив. И стараюсь в своём клубе «Бора» сделать всё, чтобы ребята, которые ко мне ходят, тоже стали моряками. И увидели то, что видел я сам. Знаю, что они не пожалеют об этом.
