Татьяна ШЕКЕРА.

В Версаль, Париж и по Италии меня возил Романо Родаро – итальянец, почти всю жизнь проживший в местечке Кармиеле, пригороде Парижа. Признаюсь, что когда я принимала приглашение попутешествовать, мне было страшновато колесить по горному серпантину с восьмидесятилетним водителем. Я заблуждалась – водил авто Романо виртуозно! Десяток часов за рулём для него ничего не значили. И на моё «устал?» (это слово он по-русски знал) Романо отвечал неизменным бодрым: «Ноу!» При этом дружески толкал меня в плечо, что несколько смущало. «Простите, это темперамент», – с улыбкой объясняли мне его друзья.

Думаю, именно итальянскому темпераменту обязан Романо живостью и удивительной кипучестью своей натуры. К примеру, он знает четыре языка и теперь с тем же рвением учит русский. И не поверхностно, как я английский. Его интересуют падежи, спряжения глаголов – всё, что самим нам кажется порой не слишком важным. В свободную минуту он неизменно открывал словарь, с которым никогда не расставался, и начинал расспрашивать меня о тонкостях русскоязычной грамматики. А когда, устав от путешествия и впечатлений, я едва держалась на ногах, Романо объявлял мне следующий маршрут. Я вежливо кивала, и мы усаживались в автомобиль…

Кстати, шикарные по нашим меркам иномарки на тихой улице Гюго, где живёт Романо, порой паркуют у ворот трёхэтажных особняков, не утруждаясь «загонять» во двор. Романо страшно веселило, когда я проверяла, заперты ли двери на ночь. Конечно, у французских полицейских дел пока ещё достаточно, но лишь улыбкой старого Парижа выглядит когда-то установленный гранитный знак с предупреждением: «Опасайтесь! В этом переулке на вас могут напасть хулиганы!» И ниже устрашающий рисунок.

Все исторические факты и память о знаменитых земляках французы бережно хранят – будь то Наполеон или парижский телеграфист Шарль Бурсель, разработавший идею «телефонирования». И уж конечно, святы для французов кладбища. Признаюсь, я не отношусь к любителям таких прогулок. Романо же водил меня по кладбищам, как по музеям – я видела надгробия, которым несколько столетий. На одном кладбище похоронено много русских эмигрантов «первой волны». На другом покоятся горячо любившие друг друга братья Ван Гог – Винсенто и Тео. К их могилам едут поклонники великого таланта.

Ухоженные мраморные надгробия расскажут вам о многом. Они неповторимы. Скульптуры говорят о том, кем был покойный – поэт, спортсмен, военный. При входе на кладбище – водопроводный кран и лейка, чтоб приходящие могли полить цветы. И здесь растут прекрасные деревья. Ручные белки носятся над головой, пикируют под ноги подобрать осыпавшиеся яблоки. А пенье птиц напоминает рай. Покой и умиротворение нисходят на посетителей кладбища. Ловлю себя на том, что настроение после «кладбищенской прогулки» совсем не то, что дома, когда не можешь выкинуть из памяти какой-нибудь заросший бугорок. Не о бренности, а о Вечности думается после посещения парижского кладбища.

Но память уживается с делами повседневности, с азартом буден, с суетой метро и магазинов. Польщён вниманием бродяга в фирменном «прикиде», невозмутимо возлежащий на тротуаре в центре Парижа. Рядом припаркован его велосипед, на котором в дождь и солнце приезжает на свою «лежачую» работу. Тут же миска, полная монет. «Раз ему так нравится – кто его заставит жить иначе», – рассуждают невозмутимые парижане.

Париж вместил все стили и эпохи. Собор Парижской Богоматери – духовный и «географический» центр Франции. Причём последнее в буквальном смысле. На дорожных указателях расстояние до любой точки страны просчитано именно от Нотр-Дама. Секрет обаяния древнего храма объясняется ещё и тем, что его строительство растянулось с 12 века почти на 170 лет. Собор Парижской Богоматери объединил менявшиеся архитектурные стили, чему обязан своим неповторимым обликом.

Трудно представить французскую столицу без купола собора Дома инвалидов. В результате частых войн середины 17 столетия Франция наполнилась увечными солдатами, вынужденными скитаться и нищенствовать. И в конце 1660-х Людовик XIV издал указ о строительстве дома призрения для уволенных со службы солдат-инвалидов. В соборе Дома инвалидов – гробницы маршалов Франции, усыпальницы членов семьи Бонапарт. А точно под куполом – гробница императора Наполеона. Долгое время она была для французов местом паломничества. Но сегодня там можно встретить разве что иностранных туристов.

Париж на редкость многолик. На привокзальной площади – металлическая стела в стиле модерн, сложенная из «наручных часов». Газон у музея известного художника импрессиониста Пьера Огюста Ренуара украшают спаянные алюминиевые (вроде «хулахупов») обручи. А рядом – вовсе не понятные прозрачные коробки с гнутой проволокой и скомканной бумагой. Постмодернизм. Как говорится, самый писк. Всё одинаково приветствуют на редкость толерантные французы.