Борис ДОРОХОВ, майор в отставке, ветеран вооружённых сил.

Фотография пожелтела от времени, ей, примерно, 75 лет. На ней участник Великой Отечественной войны старший лейтенант Красной Армии Григорий Лопатенко с супругой Ефросиньей. Именно Григорию Васильевичу я обязан тем, что посвятил жизнь службе в армии, а потом семейную военную династию продолжил и мой сын.

В далёком 51-м Григорий Лопатенко, член призывной комиссии в военкомате, убедил меня поступать в военное училище. Я, работая на МТС, заочно окончил десять классов. А после поступил в Пионерское военно-морское авиационно-техническое училище и прослужил в Советской армии тридцать три года, став ветераном Вооружённых сил. А сам Лопатенко – человек удивительной судьбы.

В 1939-м он служил на западной границе (в Белоруссии). И его уволили из Красной Армии по доносу, что он, якобы, был сыном кулака. На самом деле Григорий был одиннадцатым из двенадцати детей. И чтобы прокормить семью, его отец держал корову и лошадь. С тремя малыми детьми и женой вернулся Григорий в родные края, в Кировоградскую область. Поднимал детей, работал военруком в педагогическом техникуме. А в первые же дни войны добровольцем ушёл на фронт. Валентина, дочь Григория Лопатенко, вспоминает, как загудели над Новомиргородом вражеские самолёты, как спешно эвакуировались военкомат и все госучреждения. Отец с другими мужчинами «своим ходом» добирались до Днепра, чтобы бить фашистов.

Немцы могли войти в Новомиргород со дня на день. Оставаться на оккупированной территории семье офицера было смертельно опасно. Уезжая на фронт, Григорий подогнал к дому повозку, запряжённую двумя лошадьми и велел Ефросинье с тремя малыми детьми четырёх, шести и восьми лет уезжать за Днепр. Все верили, что туда врага не пустят. С утра до темноты тряслись они в телеге по обезлюдевшей просёлочной дороге. Жители в надежде на спасение бежали на восток, бросая хозяйство и дома. Проехав три деревни, семья решила где-нибудь заночевать. Остановились в доме председателя сельсовета, который эвакуировался вместе с другими. А утром Валя вышла во двор и увидела, как по дороге идут танкетки. На них фашисты в чёрной форме с автоматами.

И беженцы стали понемногу возвращаться в свои деревни. Засобиралась в обратный путь и семья Лопатенко. Навсегда запомнила девятилетняя Валя, как по дороге на Новомиргород грохотали им навстречу немецкие танки. «Мамочка, закрой меня!» – плакала она. Мать прижимала её голову к своей груди, прикрывая дочке глаза. Младшие братишка и сестрёнка тоже плакали. И конюх свернул с главной дороги к той, что шла поодаль, возле лесополосы. Танков там не было, но ещё более жутким зрелищем стали убитые советские солдаты.

«Когда добрались до Новомиргорода и подъехали к своему дому, – рассказывает Валентина, – увидели во дворе танки. Черешни, яблони – всё смято гусеницами. В хате хозяйничают румыны – устроились ночевать на затащенных со двора снопах ржи. Помнится, мама тогда удивилась, что и водка, и жареная свинина оставались на столе нетронутыми – завоеватели остерегались отравы». Впрочем, дом хозяевам освободили. Только через пару дней кто-то донёс, что глава семьи – бывший военный, преподавал военное дело и имел личный пистолет. «Немцы вернулись и в поисках оружия перерыли штыками весь огород, – вспоминает Валентина. – Неизвестно, остались ли бы мы в живых, если бы не успели спрятать у соседки папин пистолет и полевой бинокль».

Потом поползли слухи, что Григорий Лопатенко ушёл в партизаны и будто по ночам домой наведывается. Сто раз Ефросинья будет благодарить соседей, подсказавших ей немедленно уехать. Детей она оставила соседям, а сама пешком, за 75 километров, ушла в соседний Добровеличковский район, где в деревне Станковатая жила её свекровь – мать Григория. Там тоже были немцы. Но через пару дней бабушка и мать запрягли в повозку лошадь Мальвинку и вернулись за детьми. Заодно забрали брошенные при отъезде швейную машинку и одёжку. Выживая в холоде и голоде, селяне трудились в поле. Кое-кто даже наладил гончарное ремесло – лепили у реки горшки из глины.

Но главное, под самым носом у оккупантов селяне прятали сбежавших пленных и тех, кого должны были угнать в Германию. Валентина помнит, как в землянке в лесополосе прятались двое местных пареньков, которых собирались угнать в Германию. А в доме Ефросиньи в подвале схоронились беглые военнопленные Загныбида и Саенко. Еду им Ефросинья передавала через дыру под русской печкой. Однажды это чуть не стоило всем жизни. Перед тем, как отступать, немцы загнали в хату лошадей – подвал и провалился. Но немцам уже было не до этого.

Впрочем, коров они забирали с собой. И дети увели своих бурёнок в плавни. Там привязали, приходили подоить. Однажды Валя с подружкой пробирались домой. И в одном из огородов увидели кучу разноцветных проводов. Всех цветов радуги! Вот бы бусы сделать! Хорошо, что у девчонок не оказалось ножа – то была линия связи немцев.

Много врезалось в детскую память деталей. «Когда у мамы был на пальце панариций, она не смогла чистить немцам картошку, и её грозились застрелить. Мама убежала в соседнюю деревню. Потом рассказывала, что сразу не узнала красавицу тётю Нилу. Лицо неё было испачкано сажей, грязный платок надвинут до бровей. Тётя объяснила, что немцев у неё полная хата, и маме тоже нужно прятать красоту». А ещё Валя помнит, как немцы приказали всех крестить. Привезли священника, собрали всех детей на площади. «И вот в разгар крестин, когда поп читал молитву, – рассказывает Валентина, – я вижу в возвращающемся стаде нашу Ялту. Я бросилась её встречать, чтобы чего доброго не попортила «колхозные огороды». Так сильна была во мне советская закалка, что и на свои крестины не поспела».

В деревне Станковатая, где жила Ефросинья с детьми, стояли в основном румыны. Они особо не зверствовали. И когда через деревню гнали пленных, женщины резали хлеб и сало и, забравшись на крыши хат, бросали всё это с одеял прямо в проходившую колонну. Конвоиры хоть орали, никого не трогали. Валя помнит, как стояла у забора и проходивший пленный спросил покурить. Она по лестнице взлетела на чердак. Хватала, обдирая руки, ветки сушёного табака и бросала их в колонну, пока её не отшвырнул конвой.

Но ярче всего отпечатались в памяти дни, когда советские войска перешли в наступление. Палили по фашистам наши «катюши». Снаряды пролетали над домами, и жители лежали, вжавшись в пол. А когда в деревню вошли советские войска, все – от малого ребёнка до древнего старика – высыпали им навстречу: «Наши, наши!» Сколько было слёз, объятий…

Григорий Лопатенко воевал на Кубани. Вспоминал, как в районе Приморско-Ахатарска наши выходили из окружения по плавням. Как в боях под Тимашёвкой он был ранен в ногу. Началась гангрена, и его считали безнадёжным. Но ошиблись. Увидев, что он ещё подаёт признаки жизни, снова бросились лечить. Правда, ногу пришлось ампутировать. Так что, когда окончилась война, комбат Григорий Лопатенко вернулся домой на протезе. Но сразу включился, в мирную жизнь. Возглавил пенсионный отдел района, рассказывал местной молодёжи о войне. А ещё завёл пасеку, разводил кроликов. В 46-м у Лопатенковых родился четвёртый ребёнок, сын Валера. Всех подняли на ноги, всем дали образование.