Игорь МАЛАХОВ.

Мы продолжаем рассказ о судьбе епископа Ейского Евсевия, арестованного чекистами в Краснодаре в январе 1923 года. По официальной версии он противодействовал изъятию церковных ценностей. Но фактически – за оппозицию советской власти. Вместе с ним судили ещё девятнадцать человек.

(Начало можно прочитать в предыдущей публикации)

«Мозгов не вижу»

Показательный процесс продолжался двадцать четыре дня. На скамье подсудимых, кроме Евсевия, оказались его секретарь – священник Новак, агроном Александр Гангесов, другие светские и духовные лица. Их обвиняли в том, что они препятствовали изъятию церковных ценностей и связях с патриархом Тихоном. Заседания суда проходили в помещениях разных кино– и драматических театров Краснодара. Залы были заполнены зрителями. Процесс широко освещала газета «Красное знамя», не скупившаяся на издевательские реплики в адрес обвиняемых. Тем не менее, публика, среди которой было много дам и священников, по большей части сочувствовала епископу и его товарищам по несчастью. Государственное обвинение на процессе представлял прокурор Раусов. Но более всего неистовствовал представитель общественного обвинения председатель местного общества «Безбожник» Белоусов. Одним из четырёх защитников был знаменитый адвокат Хинтибидзе. О Евсевии впоследствии он отзывался с восхищением: «Человек исключительного ума, одарённый большими способностями. Равного ему я не имел среди своих подзащитных за всю многолетнюю практику». Действительно, Евсевий держался с большим достоинством и всегда находил нужные ответы. Процесс из судебного мероприятия зачастую превращался в религиозный диспут. Однажды Белоусов задал ему язвительный вопрос: «Вот вы сидите на скамье подсудимых две недели и всё твердите о существовании бога, находящегося на небесах. Однако сколько я ни посмотрю на небо, вижу только небо. Не можете ли вы более убедительно доказать нам существование бога?» На что Евсевий ответил: «Это так точно непонятно для меня, как и то, что я, сидя здесь на скамье подсудимых, смотрю на вас, вашу голову, знаю, что в ней есть черепная коробка, а мозгов в ней не вижу». Публика засмеялась.

Защита была блестящей, поведение подсудимых безукоризненным, но, кажется, всё было решено заранее.

В своей заключительной речи Белоусов метал громы и молнии: «Граждане судьи, я бы хотел, чтобы вы, когда уйдёте в совещательную комнату, с вами была тень голодающего Поволжья и чтобы рукою голодающего Поволжья был написан приговор по настоящему процессу». Судьи совещались почти сутки. Епископ Евсевий получил семь лет строгой изоляции. Александра Гангесова приговорили к пяти годам заключения, остальных – к более коротким срокам.

Нож в спину

Наказание Евсевий отбывал в Иркутске. Освободился в 1926 году по амнистии. Был епископом Ниждеудинским, временно управляющим Иркутской епархией. Затем он – епископ Забайкальский и Нерчинский. С апреля 1930 года Евсевий – архиепископ Шадринский. Наученный горьким опытом, он старался более в конфронтацию с властью не вступать. Даже когда в начале 1930 года в Забайкалье начались аресты священников, Евсевий разослал по церквям следующее увещевание: «Полученные мною сведения об аресте отдельных лиц из подведомственного мне духовенства и газетные заметки, обвиняющие некоторых из них… обязуют меня напомнить духовенству… о необходимости лояльного отношения к соввласти. Уменьшение числа работников на ниве Христовой не в интересах церковного дела». Но машина репрессий уже завертелась. Было неважно – лоялен ли советской власти Евсевий и подчинённые ему священники или нет. Вскоре грянул громкий Читинский процесс. Начавшийся в конце 1930-го, он продолжался почти год.

Очевидна была его антицерковная направленность: почти все подследственные были либо священниками, либо активными прихожанами. Современный исследователь Дмитрий Саввин очень внимательно изучил материалы дела «контрреволюционной организации, возглавляемой епископом». Среди основных причин возникновения этого процесса он называет «всплеск антисоветского повстанческого движения в сельских районах РСФСР в конце 1920-х – начале 1930-х гг., вызванный коллективизацией». Церковь к тому времени ещё оставалась мощной организацией, влияющей на умы и души большинства населения. Автором процесса стал начальник читинского оперативного сектора ОГПУ Яков Бухбанд. Был создан миф о существовании в Забайкалье некой тайной организации, ставящей перед собой целью свержение советской власти вооружённым путём. Из материалов дела: «Организацией распространялись и изготовлялись листовки контрреволюционного характера, листовки и воззвания религиозного, но по сути дела контрреволюционного содержания, литература монархического и антисемитского характера, полностью использовался церковный амвон, с которого члены организации попы говорили проповеди контрреволюционного порядка в завуалированном виде».

Уже в ноябре 1930 года были арестованы и расстреляны близкий к Евсевию протоиерей Николай Любомудров и Константин Стерьхов. Первый был полковым священником в армии Колчака, второй – чиновником по особым поручениям при генерал-губернаторе Забайкальской области. Их ОГПУ и объявило руководителями контрреволюционной организации. Сына расстрелянного священника Любомудрова Сергея чекисты убедили сотрудничать и вкладывали ему в уста все необходимые «свидетельства» против обвиняемых.

Евсевия арестовали 22 января 1931 года в Мариинске. Его доставили в Читу, и 9 февраля состоялся первый допрос. Вскоре Яков Бухбанд лично провёл очную ставку архиепископа с Сергеем Любомудровым. Последний подтвердил, что Евсевий был главой контрреволюционной организации. А 16 февраля архиепископ дал «признательные» показания: «В декабре 1928 года Стерьхов впервые упомянул в беседе со мной, что существует в Чите монархическая организация. Я отнёсся к известию скептически, указывая, что при соввласти никаких подпольных организаций не может быть, так как бдительность и зоркость многомиллионноглазого ОГПУ изумительны». Умный Евсевий и в столь трудной ситуации иронизировал. Он и на этот раз оказался на высоте. Показания давал только на тех, кто уже был расстрелян. Никого больше в качестве членов тайной организации не называл, стараясь не навредить тем, кто ещё мог спастись.

«Иуда» Сергей Любомудров получил всего лишь три года как плату за сотрудничество. Архиепископа Евсевия приговорили к десяти годам с конфискацией имущества и отправили в один из Мариинских лагерей Кемеровской области.

Голгофа владыки

И в заключении Евсевий не терял присутствия духа. Из Юргинского лагпункта он пишет в Шадринск монахине Анастасии Золотуриной: «Завтра полгода, как я оставил Иркутский изолятор, будучи отправлен в концлагерь. За эти полгода я никакой вести ни о Вас, ни от кого-нибудь другого из Шадринска не получил, самому же весьма хотелось знать о Шадринске, как близком моему сердцу городе. Здоровье пока ничего, настроение бодрое, хотя силы мои от условий питания и работы слабеют. Привет Епишиным, Вдовину, Протопопову, Вениамину и всей знакомой мне общине и её труженикам и труженицам. Как хор? Будьте здоровы».

О том, что случилось с Евсевием в дальнейшем, можно судить лишь по материалам очередного следственного дела, по которому он проходил: «Будучи размещены в одном бараке, з/к Рождественский (мирское имя Евсевия – прим. автора), Бокурский и другие ежедневно в обеденный перерыв и вечером в бараке вели контрреволюционные разговоры, дискредитировали вождей партии и правительства, вели разговоры среди лагерной массы о том, что вскрытого троцкистско-зиновьевского блока нет, а начинается новое пополнение лагерей, т.е. опять пойдёт в тюрьмы масса невинных людей…» По делу проходили семеро обвиняемых: архиепископ Евсевий, игумен Кирилл Зеленин, священник Максим Гуреев, иеромонах Кирилл Зимин и др.

Из обвинения: «Отбывая место заключения в Юргинском ОЛП, находясь в общих бараках, объединились в контрреволюционную поповскую группу и открыто вели контрреволюционные разговоры против советской власти, вели среди заключённых контрреволюционную агитацию, распространяли провокационные слухи о падении советской власти». К августу 1937 года следствие было закончено, но Евсевий и ещё несколько обвиняемых к этому моменту уже находились в другом лагере – на руднике Темир-Тау. Туда и были направлены материалы дела для доследования. В скором времени архиепископу Евсевию было предъявлено совсем уж бредовое обвинение как «главе офицерско-поповской контрреволюционной организации, занимавшейся систематической фашистской агитацией». Тройкой при УНКВД при Новосибирской области 28 октября 1937 года Евсевию был вынесен приговор: высшая мера наказания. Его расстреляли там же, на руднике Темир-Тау, 5 ноября 1937 года. Местонахождение могилы архиепископа неизвестно.

Общее число обвиняемых на процессе составило 238 человек.

Среди нескольких десятков свидетелей обвинения были епископ Кубанский Иоанн и многие священники-«живоцерковцы».

В конце марта 1931 года Особая тройка полномочного представительства ОГП Восточно-Сибирского края вынесла первый приговор. Некоторые священники были приговорены к высшей мере наказания, другие – к различным годам заключения.

Архиепископ Евсевий реабилитирован в 1957 году. В 1981 году Русская православная церковь причислила его к лику святых новомучеников и исповедников российских.

Ни один из осуждённых по Читинскому процессу 1930-31 годов из лагеря не вернулся. Судьбы этих людей по сей день остаются неизвестны.