«Юродивая. Исступлённая. Самозабвенная…»
У этой женщины удивительная судьба. Она дружила со многими видными представителями отечественной культуры. Ей посвящали стихи поэты. Ещё бы – супруга Максимилиана Волошина, хозяйка гостеприимного Коктебеля, несколько десятков лет выступавшая единственной хранительницей наследия великого поэта. Именно благодаря ей ныне цела усадьба, в которой жил и творил Волошин. Не только цела, но действует как музей и как место проведения одного из крупнейших в российской культуре ежегодных поэтических фестивалей. Подобно метеору, Мария Степановна Волошина промелькнула на ейском небосклоне. Настолько стремительно, что её появление здесь прошло бы незаметным для истории, не будучи связано с самой заманчивой тайной города Ейска, до сих пор будоражащей многие умы.
Ох, эта женщина…
Лучше всех Марию Степановну Заболоцкую (девичья фамилия Волошиной) охарактеризовал её супруг в одном из писем, датированных 1923 годом: «Хронологически ей 34 года, духовно 14. Лицом похожа на деревенского мальчишку этого же возраста (но иногда и на пожилую акушерку или салопницу). Не пишет стихов и не имеет талантов. Добра и вспыльчива. Очень хорошая хозяйка, если не считать того, что может все запасы и припасы подарить первому встречному. Способна на улице ввязаться в драку с мальчишками и выступать против разъярённых казаков и солдат единолично. Ей перерубали кости, судили в Народных трибуналах, она тонула, умирала от всех тифов. Она медичка, но не кончила, т.к. ушла сперва на германскую, потом на гражданскую войну. Глубоко по-православному религиозна. Арифметике и грамматике её учил Н.К.Михайловский (критик). Воспитывалась она в семье Савинковых. Её любовь для меня — величайшее счастье и радость».
В 1976 году за несколько месяцев до своей кончины 88-летняя Мария Степановна, отвечая на вопросы архивиста Юрия Виноградова, осветила малоизвестную страницу собственной жизни. Гость поинтересовался, как вообще она в годы гражданской войны попала в Крым. Ответ был сбивчив, что простительно старой женщине. Но истина в нём просматривается очень чётко. «Я служила, жила у Мани Поповой под Петербургом, станция… Озерки. Меня определила туда Ольга Фёдоровна Комиссаржевская. Я служила… как это называлось? А была я в это время на курсах. У меня недоимка оказалась, я не заплатила… Мне нужен был заработок. И меня устроили… на Фонтанке. Сберкасса?.. Словом, какая-то касса. Жила в Озерках у Мани и ездила каждый день. Психо-неврологический я уже не посещала.., потому что у меня была недоимка. А тут началась революция, и их эвакуировали. И меня эвакуировали. На Кавказ. С Кавказа я приехала сюда».
На Фонтанке в Петербурге (тогда – Петроград) находилась знаменитая ссудно-сберегательная касса. Это государственное кредитное учреждение, в основном, совершало залоговые операции. И Заболоцкая с осени 1915 года занималась в нём «канцелярскими принадлежностями», как сообщила она архивисту Виноградову. Как теперь уже доподлинно известно, осенью 1917 года всё содержимое Петроградской ссудно-сберегательной кассы, среди которых были и ценности императорской семьи, тремя эшелонами было отправлено в Ейск. Среди сотрудников, сопровождавших всё это невероятное богатство на хранение в маленький южный город, была и Мария Заболоцкая.
Главная городская тайна
Золотые и серебряные слитки, антикварные драгоценные изделия, уникальная нумизматическая коллекция великого князя Георгия Михайловича, не говоря уже об обычных денежных вкладах… Большие объёмы и огромные суммы, которые разместили в здании Городского общественного банка, в котором ныне действует районная администрация, и в доме купца Тохова (сейчас на его месте торговый комплекс «Айвенго»).
Подробно о судьбе петроградских сокровищ писали не раз, потому останавливаться на этом не буду. Скажу лишь, что тайна их исчезновения волнует многих до сих пор. Буквально месяц назад мне на ейском книжном развале довелось общаться с щербиновцем, который с удовольствием смаковал все подробности этой истории. Этот человек точно указывал дома, где располагались ейские банки, местоположение казарм и здания, в которых квартировали офицеры, охранявшие петроградское золото. И выкладывал самые различные версии того, куда могло оно деться. Так и стоит перед глазами на мгновение остекленевший взгляд, когда у него вырвалось поневоле: «Здесь оно где-то, здесь, никуда не делось!». Тут же человек понял, что выдал себя, замкнулся и поспешил распрощаться. Таких кладоискателей в Ейске и его окрестностях немало.
Петроградская ссудно-сберегательная касса в Ейске продолжала действовать по своему прямому назначению: принимала вклады, выдавала ссуды. Продолжала в ней работать и Мария Степановна. Любопытно, что, эвакуировавшись вместе с ценностями на юг России, уже 3 октября по новому стилю, т.е. 16-го по старому, она в Ейском отделении Азово-Донского банка оформила расчётную книжку, положив на свой счёт три тысячи рублей. Это указано в примечаниях к сборнику воспоминаний и писем Марии Волошиной «О Максе, о Коктебеле, о себе», выпущенном издательским домом «Коктебель» по всем правилам науки – с хорошо подготовленным научно-справочным аппаратом, именным указателем и т.д. То есть, вряд ли такая точная дата была взята, что называется, с потолка. Между тем, считается, что 16 октября 1917 года, как это следует из трудов Ейского историко-краеведческого музея, сотрудники которого основывались на известных им документах, первый состав с ценностями Петроградской ссудно-сберегательной кассы только вышел из Москвы в Ейск. И каким образом сотрудник ссудно-сберегательной кассы оказался в точке назначения намного раньше – непонятно. То ли 16-го из Москвы отправился всё-таки не первый из трёх известных «драгоценных» поездов, то ли кого-то из работников кассы отправили в Ейск заранее, чтобы подготовиться к приёму ценностей, то ли что-то ещё? Пока не совсем ясно.
Ради одной цели
«На Кавказе я пробыла меньше года. Ольгуша Астафьева жила в Старом Крыму. Я приехала их навестить. И застряла как-то…» — рассказывала Мария Степановна Юрию Виноградову. В Ейск она уже не вернулась. Примерно в первой половине октября 1919 года вместе с Анастасией Цветаевой (сестрой поэтессы) она приехала погостить в Коктебель, где и познакомилась с Максимилианом Волошиным. Далее были ещё встречи, переписка. В марте 1923 года Мария Степановна окончательно переехала в Коктебель. Тогда же поэт выписал на её имя доверенность, поручая Марии Степановне управление всеми делами: «ответственную охрану дома, мастерской, библиотеки, архивов и художественных произведений». Их совместная жизнь продолжалась до самой кончины Максимилиана Волошина в 1932 году. И «землетрясение, и голод, и расстрелы, И радость, и людей мы вынесли с тобой. И я всегда был горд моей подругой смелой, Как ты в душе сама подчас гордилась мной», — так написал её супруг за три года до своей смерти.
Максимилиан Волошин не ошибся в выборе подруги. Только такая женщина, как Мария Степановна, могла самоотверженно бороться за сохранение наследия поэта и чувствовать от этого себя абсолютно счастливой. Жертвенность у неё была в крови. Гимназическая подруга Волошиной Лидия Аренс вспоминает случай из её детства. После смерти отца Мария Степановна, тогда двенадцатилетняя девочка, видя, как мать бьётся с выпавшими на её долю невзгодами, решила облегчить её жизнь и… покончить с собой. Она забралась на чердак, наглоталась яду, но кто-то услышал стоны, и девочку спасли. История эта попала в газеты, произведя большое впечатление на общество.
«Юродивая. Исступлённая. Самозабвенная…» — такими эпитетами наградил её Максимилиан Волошин в ещё одном своём письме. Так вот именно такой человек был способен успешно бороться с постановлениями комбедов о выселении «помещика» Волошина, убедить немецкого генерала, пришедшего с солдатами снести усадьбу, дабы советским десантникам негде было закрепиться, выступать против косности руководителей Союза писателей СССР и первых лиц Крымского обкома партии, решивших в конце сороковых ликвидировать дом-музей поэта, как «наносящий идеологический вред». Но марионетки приходят и уходят, а Коктебель стоит по-прежнему. В первую очередь, благодаря его хозяйке – Марии Степановне Волошиной.
В 1972 году Евгений Евтушенко посвятил ей пронзительное стихотворение, трогательно назвав его «Марь Степанна»:
…Есть, что смолоду
задубели,
но а чем же она стара –
вседержительница
Коктебеля,
вседержительница
добра?
В своей маленькости
и хрупкости,
перед временем
грозным сильна,
защищала картины
и рукописи,
прикрывая их телом,
она.
Видно было ей
Богом положено
через взорванные мосты
душу эллинскую
Волошина
к нам в душе своей
донести.
И как будто гусляр
или сказочник
вновь он бродит
над морем пешком
с белопенною гривой,
схваченной
новгородским
простым ремешком.
Если видит порой
приказчичье
равнодушье
в лакейских умах,
головой Марь Степанна
покачивает:
«Боже мой, что подумал
бы Макс».
И ничьи-то ей раны
не чуждые,
и ни судеб чужих,
ни сторон.
Одарённые
неравнодушием –
вот кто молодостью
одарён…
