«Подумайте, как сделать нашу планету безопасной и расскажите об этом друзьям, – обращается к молодёжи наш земляк Евгений Иванович Исаев. – Мы не знали слова «экология». А оно,  оказывается, главное на Земле». Задолго до чернобыльской катастрофы он проходил срочную службу в спецвойсках МВД на секретном военном объекте – производственном объединении «Маяк» в закрытом городе Челябинск-40 (сегодня Озёрск).

Первая в нашей стране крупная радиационная катастрофа произошла в Челябинской области на химическом комбинате «Маяк» шестьдесят лет назад – 29 сентября 1957 года. Об этой аварии говорят меньше и реже, чем о чернобыльской, а место, где она произошла, долгое время было засекречено. И только совсем недавно стали раскрываться некоторые подробности создания нашего ядерного щита.

К концу 40-х годов в Челябинске-40 был построен единственный на то время советский плутониевый химкомбинат №217 (сейчас ПО «Маяк»). Проект комплекса разрабатывали три десятка НИИ, а строили его военные и заключённые. С этого сверхсекретного объекта даже демобилизованных из армии солдат и отбывших срок преступников не отпускали. Они получили вольную лишь с кончиной Сталина.

В ядерный комплекс входили пять ядерных реакторов, химический и металлургический заводы. И это находилось под землёй, снаружи – 250-метровая труба завода и две 50-метровые от металлургических установок. Реакторы охлаждали водой озера Карачай. В январе 1949 года начались производственные испытания. Но из-за неправильно рассчитанного количества стержней с ураном-235 последовал взрыв, и грянула самая первая в СССР ядерная авария.

Но за четыре месяца всё было восстановлено. А 29 сентября 1957 года на том же заводе громыхнуло снова. Теперь взорвалась ёмкость радиоактивных отходов, и над Челябинском-40 вырос ядерный гриб. Сила взрыва равнялась шести Чернобылям. 165-тонное покрытие разорвало на куски, которые отбросило на расстояние до двух километров. Пожар в окружающем лесу тушили несколько дней. Вся многолетняя грязь со стройплощадки была поднята и развеяна по воздуху над Челябинской и Свердловской областями. Загрязнению подверглись около 23 тысяч квадратных километров. В процессе рекультивации территории после аварии на участке длиной 40 километров и шириной 100 метров был заменён сорокасантиметровый слой почвы.

От радиационного облучения только в течение первых десяти дней погибли более 200 человек. Так или иначе пострадали 270 тысяч человек. Катастрофу оценили в 6 баллов по международной семибалльной шкале. Ядовитое облако проплыло над Челябинской, Тюменской, Свердловской областями и удалилось в направлении Северного полюса. Находившаяся в 30 километрах от «Маяка» деревня Татарская Караболка оказалась первой на пути смертоносного облака. Люди мгновенно слепли, теряли сознание, у них открывались кровотечения. Собаки выли, птицы сбивались с курса, словно разучившись летать. Люди с ужасом глядели на полыхавшие вдали чёрные зарницы. Они ещё не знали, что этот ядерный кошмар будет преследовать их всю оставшуюся жизнь.

Впоследствии заражённые деревни были сожжены, скот уничтожен и погребён в общей яме. Но, как ни странно, крупные деревни Муслюмово, Татарская Караболка и Усть-Багаряк, расположенные в эпицентре атомного котла, не эвакуировали. Жителям даже не сказали о взрыве. Жизнь в местах, где радиационное излучение превышало допустимую норму в сто, а то и в тысячи раз, продолжалась. Люди стали объектом изучения для врачей и учёных.

Ликвидация аварии шла поэтапно силами военнослужащих срочной службы. Все объекты были обнесены колючей проволокой и охранялись внутренними войсками. Солдат, умирающих от огромных доз радиации, родителям не отдавали. Их хоронили на одном из многочисленных кладбищ города Озёрска. Почти 8 тысяч солдат, пострадавших при взрыве максимально, через несколько дней вывезли в город Кыштым. Им дали по I группе инвалидности и в течение 6 месяцев отправили по домам тихо умирать. С каждого брали по три подписки о неразглашении государственной, военной и медицинской тайны сроком на 25 лет. Медицинская гласила, что, почувствовав себя плохо, следует явиться в военкомат и получить направление на лечение в Челябинск-40 в единственный в стране Институт лучевой болезни. «Большедозники» возвращались оттуда в гробах.

Кроме того, медподписка обязывала демобилизованного в течение пяти лет не жениться – как было сказано, ради восстановления организма. Не думали восемнадцатилетние парни, что меченные атомом, они быстро угаснут. А кто-то и вовсе не вернулся со службы. Все они давали подписку о неразглашении военной тайны, и потому не могли требовать для себя каких-нибудь льгот. А когда прошли прописанные сроки, их тайна уже никому не была нужна. Как и они сами. О том, что был взрыв на атомном комбинате «Маяк» и что все эти годы они проживали в зоне смерти, люди узнали лишь после чернобыльской трагедии, в годы перестройки. Чернобыль всколыхнул воспоминания.

Тогда был выходной. И вдруг под ногами зашевелилась земля. Солдаты высыпали из казарм на улицу. Примерно, в пятистах метрах увидели багровое зарево. Надо же, северное сияние! Но через час с неба посыпались большие серые хлопья. Вечером, как обычно, посмотрели кино и легли спать. А ночью, по приказу, всех солдат построили и вывели в поле. Без особых объяснений заставили раздеться и стали поливать из шланга ледяной водой: «Грязь надо с вас, ребятки, смыть, чтоб чище были». После ночного купания многие попали с простудой в госпиталь. В архивах не сохранилось данных о солдатах, которые были тогда на «Маяке»…

 Ейчанин Евгений Иванович Исаев, участник ликвидации последствий аварии на производственном объединении «Маяк», с 1957 по 1960 год нёс службу в войсках по охране особо важных государственных объектов в эпицентре взрыва. Вспоминает:

 – В день взрыва я там не был. Меня призвали 3 октября. А в Челябинске-40 мы были 13 октября. И сразу с каждого из новобранцев взяли подписку о неразглашении государственной тайны. Какая она – нам не сказали. Отвечали: «Военная!» И мы всё узнавали от старослужащих. Они рассказывали, что во время взрыва их поскидывало с вышек, в казармах вылетели стёкла. Эти ребята облучились и уже оценивали серьёзность ситуации: начинали выпадать и волосы, и зубы. Старослужащих демобилизовывали, а мы стали нести службу по охране секретного объекта. Я стоял на посту у 156-го объекта – это был ядерный реактор. 

 Из Ейска нас было пятнадцать человек: Виктор Филиппов, Валентин Романченко, Виктор Гончаров, Михаил Трофименко и другие. Игорь – фамилию его сейчас не вспомню – умер в казарме, когда пришёл с поста. Сказали, что от менингита. Болели многие – их комиссовали с диагнозами, которые с радиацией не связывали. Слово «радиация» вообще не звучало. Нам только говорили: «Здесь нельзя стоять, там грязно». Знаков радиоактивной опасности не было.

Председатель ейского филиала Краснодарского краевого комитета ветеранов подразделений особого риска МВД – Владимир Александрович Жидков, служивший на Семипалатинском испытательном ядерном полигоне. Среди тех, кто 60 лет назад закрыл ценой здоровья, а порой и жизни, ядерную амбразуру,  Евгений Иванович Исаев, проходивший срочную службу в Челябинске-40. С 1963 по 2000 год работал в РРЭС (Районные распределительные электросети) мастером участка по обслуживанию и ремонту линий 35 киловольт и выше. Сейчас на пенсии.

«После ликвидации аварии, – рассказывает, – комбинат «Маяк» продолжил работать. Создавать и сохранять ядерный щит нам было необходимо, чтобы разрушить ядерную монополию США и поддерживать ядерный паритет. Это обеспечивало гарантию безопасности нашей страны. Появление советского ядерного оружия заставило Америку, до этого обладавшую монополией на атомную бомбу, расстаться с философией безнаказанности и неуязвимости. В дальнейшем ядерный паритет между США и Россией способствовал зарождению новой дипломатии и пониманию политическими лидерами того, что «большая война» должна быть исключена, потому что уничтожит Землю».

Татьяна Шекера