«Вечное носит одежду времени». Эта фраза, к сожалению, неизвестного мне, но разумного Ю. Лотмана не зря вынесена на заглавный лист путеводителя «История Санкт-Петербурга 1830-1918».

«Сегодня общепризнано, – читаю я далее, – что быт и повседневность не менее, чем «высокие» образцы культуры, важны для понимания истории. Можно также добавить, что музейный показ обыденной жизни обыкновенных людей, их обычаев и привычек, окружающего их предметного мира позволяет приблизиться к прошлому, оценить его, прочувствовать и вступить с ним в диалог. Что ели, во что одевались, как тратили деньги, принимали гостей и путешествовали, где совершали покупки и чем мылись, что привлекало их внимание…»

Можно ли сравнить философскую и денежную работу завзятых коллекционеров и музейных работников? Смешно! Там картины известных художников, а здесь фотографии из чужих семейных альбомов. Там роскошные царские наряды, а здесь кофточка из бабушкиного сундука, вышитая крестиком. Там севрский фарфор, а тут чайная пара из Вербилок… Однако всё чаще на блошиных рынках, в газетах попадаются вот такие объявления: «Покупаем дипломы, грамоты, вымпелы, патефоны, пластинки, банки жестяные до 1950 года; замки, ключи до 1945 года; старый инструмент до 1940 года; пионерское знамя, барабан, горн, игрушки ёлочные из ваты и картона…»

[node:title]Признаюсь, что ко мне понимание исторической ценности разного порядка той или иной вещи, документа пришло не сразу. Каждый дом, семья проходили через полную или частичную экзекуцию добром служивших вещей согласно модным веяниям следующего времени. Хорошо если в кладовку, а то ведь на помойку уходили этажерки, металлические кровати с кокетливыми шишечками на спинках, вышивки гладью, игрушки выросших детей… Кто бы тогда подсказал, что мы при этом забываем свой вчерашний день, без которого не будет совсем безобидного завтра.

С болью, но без жадности несколько лет тому назад я отдала в историко-краеведческий музей и архив немало того, что, на мой взгляд, могло послужить информационно, визуально другим поколениям, приезжим людям, которые не видели, да и никогда не увидят богатство экспонатов в залах прежнего, невесть от чего сгоревшего музея. Не сберегли ни старинное здание, ни красивейшую кованую лестницу на два этажа. Кто прибрал эту государственную собственность? Кто разрешил?

Мне и сегодня радостно отдавать не антикварные (откуда они у меня), но до боли родные, купленные или принесённые друзьями какие-то вещи, отображающие родительское и наше время, то ли в ейский, то ли в ясенский, то ли в копанской музеи или в краснодарский Союз журналистов России. Подруга-свидетельница ностальгического волнения на выставке «Быт ейской семьи 50-х годов прошлого века». Вот мамина ножная машинка «Зингер», вот её электрический, как выяснилось, первый в стране утюг, вот восьмигранный туалетный столик, а на нём трёхстворчатый трельяж, вот газовый шарфик с чайками, вот отцовский портсигар. А ещё тумбочки, посуда, вышитая подушечка…

[node:title]Корреспондент газеты «Приазовские степи» Игорь Малахов отметил: «Любопытно, что значительную часть представленной необычной выставки подарили Зоя Гребенникова, Лидия Мясникова, Ирина Савицкая. Коллекцию из более 200 предметов передала Наталия Малкина, главный редактор радиокомпании «Ейск», при редакции которой многие годы собирался миниатюрный музей «Ейская старина». Хотелось бы надеяться, что подаренные музею экспонаты не останутся на вечное хранение в пыльных запасниках».

Пыль веков или труда

Кстати, о запасниках. Несколько раз при разных директорах ейского музея мы с собкором краевой газеты просили допустить нас в святую святых – где должны храниться описанные в реестрах или находящиеся на реставрации экспонаты. Гриф «Секретно» не снят до сих пор. На личном опыте с 2006 года убедилась, что ответ на просьбу разобраться в разночтениях реестра переданных в дар музею вещей в переводе звучит так: «Подарила и гуляй, Вася». От последующих дарений храню лишь собственные фотографии.

Однако я не могу согласиться с тем, что из отцовского солдатского бритвенного набора: розовый пластмассовый стаканчик для воды, чашечка и помазок – записана в фонд (№ 60 от 20.06.07 г.) лишь кисть бритвенная с деревянной ручкой (другие принадлежности не представляют ценности). Логически, любезные, бритьё по вашему разумению выглядят так: мужчина в ладони с помощью слюны разводит пенную жидкость и говорит вам: «Сами не пробовали»? Не представляет, оказывается, исторической ценности ручка перьевая, чёрно-белый телевизор «Каскад», напольный двухрожковый торшер (использовался в очередной выставке). Литография 50-х годов в деревянной раме, за которую мне предлагали три тысячи рублей, а я просто подарила её музею. Кстати, картинку (больше в Ейске таких нет) чуть порвали при перевозке, висит она в музее в чьей-то рабочей комнате (позже записана в фонды), как и картина маслом (копия) «Дети, бегущие в грозу». Интересно было бы знать, почему на недавней какой-то небогатой экспозиции отцовский патефон (узнала по приметам) стоял пыльный, без заводной ручки и зелёной коробочки с металлическими иголками для пластинок в 78 оборотов. Не жалко, но печально. Не надо – не берите.

Наверное, и поэтому много лет нет ответов на доверительные вопросы: «почему и где» от Ю. Короткова, соратника легендарного музейного руководителя и краеведа В. Самсонова, академика Е. Котенко (мир праху его). Моя подруга О. Колованова, которая живёт нынче в станице Каневской, интеллигентно просила меня узнать: где сейчас документы и орден Ленина её бабушки – детского врача Т. А. Карамоско, которые переданы давно в музей. Кстати, действительный статский советник Андрей Карамоско – прадед Ольги – был директором ейской женской Ксенинской гимназии. Многих ейчан интересует настоящий реестр 200 (?) картин, завещанных ейчанам в Праге. Немало лет мне обещали из фондов скорую выставку картин умершей художницы-примитивистки Людмилы Ступиной, первой руководительницы объединения художников Ейска. Кстати, две купленные у неё картины «Бабушка» и «Мальчик с птицей на плече» я давно подарила детям в приют «Тополёк».

Не нравится мне и то, что кто-то в разговорах сегодня списывает часть якобы пропавших экспонатов на одного из бывших сотрудников музея. Если так, то обнародуйте, что смог он вынести и кому что продать при живых директорах. Никогда не прощу тех, кто в ГДК (зачем?) разорил уникальный музей истории и жизни коллектива народного театра оперетты, созданный мудростью и талантом А. Колесникова и В. Власова. Говорят, что все документы, фотографии, костюмы, инструменты просто выбросили. А ведь его открытие было городским событием.

Одержимые памятью

«Наши музейщики – народ крайне консервативный, – пишет собкор газеты «Кубанские новости» Полина Фалина. – Зайдите в любой музей Краснодарского края. Уже от одних названий наших выставок хочется зевнуть. А что представляют собой наши экспозиции? Обычно экспонаты располагаются под стеклом, тут же по стойке смирно стоит экскурсовод и вещает заученный текст».

Может быть, поэтому создаётся столько частных музеев, где основатели – простые люди, одержимые памятью. В станице Должанской и в Ейске показывал свою коллекцию советских игрушек Игорь Буянов. Электромонтёр Анатолий Повякалов из Абинского района в своём дворе создал казачью хатку-мазанку и собрал уникальную коллекцию из 300 молотков на все случаи жизни. Ветераны ейского морского порта тоже создали свой музей, а учительница лицея № 4 Ольга Ушакова собрала с учениками немало исторических экспонатов для школьного дома знаний по истории и краеведению. В центре Таганрога братья Игорь и Александр Гаркуша организовали частный военно-исторический музей. В нём вся техника как на подбор: дореволюционная модель пулемёта «Максим», броневик НКВД, действующая военно-полевая кухня. Здесь всегда полно детей, подростков. В Краснодаре энтузиасты под руководством Михаила Сердюкова открыли музей В. Высоцкого. Особая тема – «Высоцкий и Кубань». Я хочу послать туда запись выступления Высоцкого, где в песне есть слова о нашем городе. Помните: «А в Ейске всё по-европейски: свобода слова, если это мат».

Хранителем прошлого называют Николая Новака из Глафировки. Но что волнует энтузиаста музейного дела? На кого оставить собранное? Или придёт смертный человеческий час и всё, оставленное без присмотра, разграбят? Этому вторит актуальная сегодня в Краснодаре тема: почему две тонны ценного груза из Америки Валерий Бабич завещал не кубанским музеям, не архиву, не главной библиотеке, не кубанскому казачьему войску, а своему другу-филологу Владимиру Миронову? А это коллекция рукописей, документов, предметов казачьего быта. Что далее? Ведь в квартире это хранить проблемно. И снова ожидание потери, пока вернётся доверие к музейным хранилищам и экспозициям?

А ведь так хочется всегда быть в любом музее, в том числе и ейском, героем басни И. Крылова «Любопытный»: «Часа там три ходил. Всё видел, высмотрел, от удивления, поверишь ли, не станет ни умения пересказать тебе, ни сил». А для свершения сего рецепт простой: надо ходить и ездить в экспедиции, дружить с архивистами, помогать сельским музейщикам. Каждый день, не умаляя личных достижений, удивляться мгновению и грядущей вечности. Как, к примеру, это делает моя одноклассница директор музея Татьяна Гордеева с сыном Иваном в Подмосковье в знаменитой Малаховке, а ещё много ейчан, готовых сегодня отдать всё то, что через 50 лет может стать признаком ушедшего времени.

Фото автора.

P. S. Тема появилась на рабочем столе давно. Сразу после фразы из интервью очень уважаемой мной сотрудницы музея И. Найдёновой одной газете: «К сожалению, в последние 15 лет люди перестали делать что-либо бескорыстно – сформировалось понимание, что каждая вещь имеет цену». Может быть и так, но я больше склонна задуматься над фразой директора государственного Эрмитажа М. Пиотровского: «Музей – это место, где противоречия сглаживаются. Тем не менее сегодня музеи (разного уровня – Н. М.) оказываются в центре общественных баталий всё чаще».