Игорь МАЛАХОВ.

Этого человека судили дважды. Первый раз – за сопротивление советской власти, которого не было. Во второй раз – за контрреволюционную организацию, которой он не создавал. Между тем вся жизнь епископа Ейского Евсевия является примером стойкости, верности своим убеждениям и готовности исполнять свой долг до конца. Пусть даже смертного.

Колокольный гул

В мае 1922 года в ейский Михайло-Архангельский собор зашла группа чекистов. Незваные гости начали рассовывать по мешкам церковную утварь. Возмущённый откровенным грабежом епископ Евсевий велел бить во все колокола. Вскоре площадь перед собором оказалась заполнена народом – набат собрал не одну сотню ейчан. Люди в кожанках струхнули, вызвали подкрепление. Из казарм прибыли войска и помогли чекистам пронести добычу через толпу. Считается, что за организацию этих беспорядков епископ Евсевий и был арестован 4 января 1923 года. Но рассмотрим события того времени внимательней.

В начале двадцатых годов в Поволжье свирепствовал голод. Патриарх Русской православной церкви Тихон разрешил церквям передавать в фонд помощи голодающим дорогую утварь, которая не используется при богослужении. Но большевики восприняли это решение как предлог для изъятия всех церковных ценностей. На Кубани с марта по июль были ограблены почти все крупные храмы. Из инструкции тимашевскому руководству, подписанной секретарём Кубчеробласткома А. Чёрным (этот документ опубликован в книге Петра Макаренко «Прости нас, Господи…»): «Изъятие церковных ценностей производить в первую очередь в городских церквах, начиная с наиболее богатых». И особо оговаривается: «Коммунисты должны быть на соседних улицах, не допуская скопления, надёжная или дежурная часть, лучше всего ЧОН, должна быть поблизости». Можно предположить, что такие распоряжения были разосланы по всей Кубани. Но в Ейске отнеслись к указаниям А. Чёрного халатно, раз толпа перед Михайло-Архангельским собором всё-таки собралась, а за подкреплением пришлось обращаться в казармы. Но бунта не было. Ейчане не собирались воевать с властью. Ейский краевед Геннадий Климентьев пишет, что многие из стоящих на соборной площади просто крестились и плакали, глядя как грабят церковь. По слухам, это событие обернулось некоторыми жертвами для мирного населения. Возможно, красноармейцы грубо поработали прикладами, пробивая в плотной толпе проход для чекистов, нагруженных тяжёлыми мешками с церковным добром. А епископа Евсевия арестовали только спустя восемь месяцев. Обычно скорые на расправу большевики на этот раз подозрительно затянули с наказанием.

Оппозиция

Скорее всего, ейские события мая 1922 года использовали лишь как предлог для удаления с кубанской политической сцены неудобного священника. Дело в том, что Евсевий являлся ярым противником организации «Живая Церковь», созданной примерно в это время большевиками в противовес Русской православной церкви. Таким образом пытались привлечь на службу новой власти служителей веры. Ведь РПЦ официально была отделена от государства. Терпеть рядом с собой столь мощную и влиятельную организацию, способную воздействовать на умы и души миллионов людей, большевики не могли. Тогда и решили создать полностью послушный им аналог РПЦ. Но «Живая Церковь» оказалась чем-то вроде заменителей вкуса в современных продуктах. Язык ощущает сладость, но пользы нет.

Люди, знавшие епископа Евсевия лично, говорили о нём как о священнике, строгом в вопросах церковной дисциплины. Не терпел небрежного и легкомысленного отношения к богослужениям. Был немногословен, избегал светского общества. При этом не замыкался, и любой верующий мог найти у него значимую поддержку. Выходец из семьи священника, Евсевий (в миру – Евгений Петрович Рождественский) в своё время учился в Тамбовской духовной семинарии, затем окончил Казанскую духовную академию, стал учёным богословом. Это духовное учебное заведение считалось одним из лучших в России. Оно специально готовило православных священников и миссионеров для Сибири и Дальнего Востока. Духовным наставником Евсевия во время учёбы в академии был старец Гавриил (Зырянов). Известно, что ни один из многочисленных воспитанников этого человека в годы революционных потрясений не отступился от веры и не предал надежд своего учителя. Ко всему прочему Евсевий был молод, решителен и энергичен – в 1922 году ему исполнилось всего тридцать шесть лет. Понятно, что священник столь строгих взглядов, каковым был епископ Ейский Евсевий, не мог терпимо относиться к «живоцерковцам». Когда движение «Живая Церковь» начало распространяться на кубанской земле, к нему примкнул архиепископ Кубанский Иоанн (Левицкий). Евсевий тут же объявил его впавшим в раскол и прекратил упоминать имя Иоанна во время богослужений. В конце 1922 года он приехал в Краснодар, взял на себя управление Кубанской епархией и организовал новый епархиальный совет. Но уже 4 января 1923 года Евсевия арестовали.

В застенках

Евсевия посадили в одну из камер краснодарской ЧК. Каковы были условия его содержания там, можно судить по воспоминаниям эсера Георгия Покровского «Кубанская чрезвычайка», прошедшего через ту же тюрьму немного раньше непокорного епископа Ейского. Немыслимая грязь, полчища блох и вшей, переполненные камеры, затхлый и смрадный воздух, издевательства тюремщиков, отсутствие прогулок, медицинской помощи и бани. Еда выдавалась один раз в день, да и та… Впрочем, дадим слово свидетелю. Это надо процитировать дословно: «Что касается пищи, – пишет Покровский, – то, помимо её отвратительности (чёрствый, как камень, хлеб и просяной с кукурузой суп), она раздаётся в скотских условиях: за неимением посуды пища разносится по камерам в тех самых вёдрах, из которых ежедневно моются отхожие места, коридоры и полы присутственных и неприсутственных комнат Чеки. И как бы для полноты ансамбля, разливается и раздаётся рядом с «парашей», в атмосфере наибольшей вони и наибольшей грязи. Только отчаянный голод побеждает чувство брезгливости и заставляет есть казённую пищу. Как-то раз пища отдавала запахом какого-то лекарства. Объяснилось это просто: ведро, в котором была принесена пища, употреблялось при мытье полов в амбулатории Чеки, в которой делались перевязки больным чекистам, и в ведро попали загноенные, пропитанные лекарствами сменные повязки». По отзывам К. Варсонобьева, П. Никифорова и других эсеров, имевших богатый опыт подпольной работы, «год заключения в тюрьме при царской власти равен месяцу сидения в ЧК – по лишениям и издевательствам над заключёнными» (цитируется по сборнику «Красный террор глазами очевидцев»).

Верующие своего духовного пастыря в беде не бросили. Уже 7 января – на третий день после ареста – они передали епископу еду. Епископ отослал милосердным людям благодарственную записку. Такие передачи стали регулярными. В тяжелейших условиях епископа Евсевия продержали около трёх месяцев. В начале апреля его перевели из камеры ЧК в одну из тюрем на окраине Краснодара. Здесь условия содержания были значительно мягче, по крайней мере, для Евсевия. Большевики готовили показательный процесс, и подсудимый должен был предстать перед революционным трибуналом и зрителями в благопристойном виде. Основным обвинением для Евсевия и ещё девятнадцати подсудимых было «организация саботажа и выступление против изъятия церковных ценностей». Но политическая подоплёка дела была видна даже в самом названии, которое получил этот процесс в советской прессе: «кубанская тихоновщина».

(Продолжение следует)