«Придёт и на вас мор…»

«На хуторе весь народ голодный, пухлый от голоду, на работу гонят, а в Каневской народ умирает сотнями каждый день. Вот какая новость в Советской стране. Как мы должны жить дальше? Интересно, кого вы защищаете и кому служите, что народ гибнет напрасно, и за что мы будем скоро помирать? Ты служишь, а на нас сейчас извещение на 13 пуд. пшеницы, 8 пуд. ячменя и 30 кг кукурузы, но где брать?..» Это письмо написали в феврале 1933 года красноармейцу Шелковому, служившему в Ейске, его родные. Оно не дошло до адресата, будучи перехвачено сотрудниками ОГПУ. Но красноармеец Шелковый, скорее всего, и так знал, что творится на Кубани. Ведь картины трагедии с городских улиц нет-нет доходили и до казарм.

Рабочие и не только

 

Из докладной записки первого секретаря Северо-Кавказского крайкома Шеболдаева Молотову от 8 мая 1933 года: «Факты острого истощения (опухания) рабочих, даже в основных городах края, нам в апреле не удалось полностью ликвидировать… Очень острым остаётся положение во второстепенных городах (Армавир, Ставрополь, Орджоникидзе, Ейск). Тяжёлое положение также на транспорте (в апреле на Северо-Кавказской ж.д. имели место 1200 случаев опухания рабочих)».

Но если самого рабочего в заводской или фабричной столовой хоть как-то кормили, то на вынос не давали. И, возвращаясь домой, отец семейства видел голодные глаза детей, ведь иждивенцы со снабжения были сняты. Поэтому под удар в первую очередь попадали именно они.

Вообще смертность в Ейске была сумасшедшая, несмотря на то, что в городе положение было намного легче, чем на селе, о котором поговорим позднее. Только 24 февраля, как следует из спецсообщения заместителя начальника секретно-политического отдела полномочного представительства ОГПУ по Северо-Кавказскому краю Дубинина, на ейском кладбище (ныне это парк на пересечении улиц Богдана Хмельницкого и Мичурина) было обнаружено одиннадцать не зарытых трупов. Местные власти в тот памятный год постоянно вынуждены были заниматься погребением часто оставшихся неопознанными тел, так как обессилевшие родственники были неспособны заниматься похоронами. Всё, на что их хватало, — это дотянуть тело умершего, чаще всего, завёрнутое в мешковину или какую-нибудь тряпку, до кладбища и оставить там.

 

Снова о детях

 

Повторяю, смертность зашкаливала. Появилось много беспризорников, которых пытались пристроить в детские дома, но рука костлявой доставала их и там. Из спецсводки полномочного представительства ОГПУ по Северо-Кавказскому краю о продзатруднениях в Ейском районе по состоянию на 13 апреля 1933 года: «Особенно нужно отметить развитие детской смертности. В организованных детских учреждениях питание детей и уход за ними неудовлетворительны. Для питания детей отпускается исключительно кукурузная мука по 150 г на ребёнка. На 70% мука эта состоит из кукурузной шелухи и качана (ботвы – прим. автора). От такого хлеба развито массовое заболевание детей кровавым поносом. В отдельных детдомах г. Ейска и ст. Ст.-Щербиновской ежедневная смертность составляет 10-15 человек».

И ещё из того же документа: «Гор. Ейск. РайОНО имеет средства на содержание только 400 детей, тогда как в настоящее время в связи с ростом беспризорности количество детей в детдомах почти удвоилось. Питание детей резко ухудшилось. От употребления в пищу суррогатов среди детей свирепствует дизентерия. 5 апреля из детдома №2 были отправлены на кладбище два детских трупа (4 и 6 лет). Уже на кладбище было установлено, что мальчик 6 лет был живой и находится в бессознательном состоянии».

Из-за перегруженности детских домов кое-кого из оставшихся без родителей детей раздали добровольцам, которым выдавали продукты на питание, но порой эти меры приводили к гибели малолетних подопечных. Так, из детдома №4 ейчанке З. (в документе приводится полная фамилия, но к чему упоминать её, ведь в городе могут ещё жить потомки, а им тёмное пятно ни к чему – прим. автора) были переданы четверо детей в возрасте от двух до шести лет. Ежедневно на них выдавали 600 граммов хлеба, 400 граммов крупы и два литра молока. Но за шесть дней, что малыши находились у З., они дошли до такой степени истощения, что уже не могли двигаться.

 

Пять минус три

 

А этот документ – очередное спецсообщение ОГПУ – я просто не могу цитировать, настолько цинично и подробно описано в нём произошедшее, потому опишу вкратце своими словами. В начале февраля 1933 года на окраине Ейска был выявлен случай людоедства. Жена сосланного кулака – из тех самых, полностью снятых с довольствия, — долгое время пыталась тянуть пятерых детей. Работала на различной времёнке, но с декабря осталась не у дел, нигде не могла устроиться. Семья жила с продажи домашних вещей.

В конце концов, продавать стало нечего. Женщина попыталась отдать двоих самых младшеньких в детский дом, но их там не приняли. Из вышеописанного понятно, почему: детдома были переполнены детьми, оставшимися вообще без родителей. А тут мать есть. Ну и что, что «лишёнка»? Взрослый человек всё-таки. И тогда, посоветовавшись со старшей дочерью, женщина решила… съесть трёхлетнюю дочь. Через три дня то же сотворили с дочерью пятилетней. А через несколько дней наступила очередь семилетнего сына. Цепочку преступлений оборвал появившийся по доносу соседки оперативный работник милиции. Из многодетной семьи уцелели одиннадцати- и тринадцатилетняя девочки.

От этого волосы становятся дыбом, но я не берусь судить эту мать. Голод – страшная штука, и никто не знает, какой зверь вылезет из его подсознания, окажись он в подобной ситуации. А вот те, кого действительно надо было бы судить, от возмездия уже ушли. По крайней мере, на свете этом. К слову, за февраль, март и начало апреля в Ейском районе было выявлено 35 фактов людоедства. Надо учитывать, что обнаруженное и действительное – это не одно и то же. И чаще всего за каждым людоедом, как за той женой сосланного кулака, числилась не одна погубленная жизнь, обычно, детская. Что, читатель, страшно? Но это ещё цветочки…

 

Эпидемии

 

Дизентерией болели не только дети. Ведь всякую дрянь вынуждены были есть все. Но подкрадывался враг намного опаснее. С наступлением тепла появился тиф – вечный спутник человеческих неурядиц, нечистого тела и плохого питания. 3 июня 1933 года начальник 6 отделения секретно-политического отдела ОГПУ Коркин докладывал: «В г. Ейске и Ейском р. зарегистрировано до 300 случаев заболеваний сыпным тифом. Созданная чрезвычайная тройка по борьбе с эпидемией бездействует. Отведённое при горбольнице помещение для сыпно-тифозных больных переполнено и находится в крайне антисанитарном состоянии. Дезокамеры в городе не оборудованы… Со стороны медперсонала отмечаются открытые заявления о нежелании ехать на борьбу с эпидемией в район. Такие настроения усилились в связи с заболеванием тифом нескольких медработников».

Упадочное настроение среди врачей было слишком явным. Когда в Ейск всё-таки прибыла группа медработников, присланных специально для борьбы с эпидемией, районный врач Чубиков встретил их словами: «Работу от нас требуют больше, чем от колхозников, а продуктами в районе не снабжают. Я бы на вашем месте плюнул бы на всё. При таком положении нас самих будут скоро лечить. Почин уже есть».

 

Ещё хуже

 

Паника охватила не только врачей, но и партийных работников. В начале апреля 1933 года полпред ОГПУ по Северо-Кавказскому краю Евдокимов докладывал заместителю председателя ОГПУ СССР Ягоде: «В Ейском р. районные низовые совпарторганизации дезорганизовались, часть работников исключена из партии и привлечена к ответственности. Одновременно наблюдаются факты заявлений о выходе из партии рядовых партийцев-колхозников по мотивам несогласия с политикой партии в деревне».

Не так давно ейчанин Юрий рассказывал мне историю спасения собственной матери, тогда совсем маленькой девочки, из буквально вымирающей от голода станицы Старощербиновской. По дорогам ходить было нельзя – везде стояли армейские посты. (Может, и красноармеец Шелковый был на одном из них?) И тогда родственники наняли рыбаков. Только им известными путями они проникли в обезлюдевшую станицу, зашли в заполненную трупами хату, нашли еле живую девочку под кроватью и вывезли в Ейск. Из всей семьи только она и выжила.

Да, насколько уж было жутко в Ейске зимой-весной 1933 года, но селянам всё же досталась доля пострашнее…